Умиротворение? Нет, а жаль. Досада. Расползается и растворяется внутри, заполняет сознание непонятной, неуместной злостью. Кажется, что-то щемит в груди. Что? Больно? Нет, не то. Тянет, болезненно тянет и сжимается в груди что-то. Что это? Что-то новое, незнакомое… Или знакомое? Такое уже когда-то было. Вспоминай-вспоминай. Что-то такое родное, такое знакомое, такое понятное, нужно только вспомнить. Вот он хвостик мелькает, только дотянуться. Вот же оно, что-то… в груди. Бах-бах-бах, сердце колотит по рёбрам как сумасшедшее. Не может быть. Это же другая реальность. Тут нет сердец и они не стучат. Это другой мир. Тут нет любви, тут нет предвкушения. В груди должен быть камень, такой же как и у неё, гранитный, холодный. Ведь давно уже окаменел, выжег в себе всё человеческое, всё что могло чувствовать, все из-за чего было больно. Да только стучит же, ритмично тарабанит по рёбрам как в каком-то старом паршивом мультфильме-буффонаде. Но… причина? Что-то щиплет в носу, какой-то знакомый (знакомый ли?) запах. Такой привычный и такой одновременно чужой запах. От этого запаха волосы на затылке становятся дыбом, просыпается древний инстинкт, призыв убивать, а рядом что-то еще, чуть тоньше, едва уловимый, практически несуществующий, больше додумываеммый. Где, откуда? Нужно найти источник.
Она?.. Создание, прекрасное видение со знакомыми чертами, искаженными кем-то глупым, безвкусным перфекционистом, не знающим, не понимающим, не умеющим видеть прекрасного в настоящем, созданным природой. Не человек – создание, и такое чужое, такое враждебное… Глаза устают смотреть, только инстинкт убивать, защищаться, спасать…
– Джейкоб… – этот голос. Что-то знакомое в нём, что-то некогда дорогое, что-то, что причиняет боль. Ну же вспоминай! – Джейкоб?! – с надрывом. Белла?
– Белла?
***
Старый парк. И ни души вокруг. Проклятое место, никого и не появится. Форкс уже давно считается закрытым городом. Эвакуировали. Город-могила. Не скоро сюда захотят вернуться. Воспоминания болезненные. Крики агонии, призывы о помощи, визг клаксонов и тормозов. Этот гуд, этот страшный гуд он не забудет никогда, даже проживи он тысячи лет. Эти звуки возродились как только он пересек черту города. Закрывать глаза было страшно – могли возродиться и картины, старательно забываемые, усердно стираемые, закрытые в самом дальнем и самом пыльном уголке сознания. Он встряхнул головой – не время. Рефлексия – непозволительная блаж.
Парк практически не пострадал, удивительно. Вот скамеечки, вот фонарный столб. Всё как и прежде. Запах хвои, как и жизнь назад, успокаивал, и так по-детски хотелось сорваться с места и побежать в лес, обернуться, вдохнуть полной грудью, почувствовать эти миллионы запахов родного леса, и со всей возможной скоростью бежать, бежать, бежать!..
Руины. Остались одни руины и непослушные воспоминания. Но уже не больно, давно уже не больно. Только щемит. Тоскливо и гадко на душе. Хочется взвыть, хочется сбросить с себя путы человеческого и просто… убежать отсюда. Снова.
– Джейкоб, – она же не изменится никогда. И даже спустя сотни жизней будет прежней. – Я так рада…
Облака такие низкие, белые-белые, кажется, зацепились за тонкие ветки и не могут уплыть. И день солнечный, нетипичный для Форкса совершенно нетипичный. Все вокруг чужое и совсем не дорогое сердцу. Всё не так. Сколько его не было здесь? Год, два, десять? А может и все пятьдесят. Или исчислять нужно в трёхзначных числах? Он не считал никогда. Просто жил. Там – как можно дальше отсюда.
– Я знала, знала, что ты вернёшься!
«Белла, Белла, Белла, помолчи, а лучше уйди. Так страшно слышать чужой голос, видеть не тебя». – Слова уже готовы прозвучать, но он останавливает себя.
– Джейкоб… – Белла говорила не так, у неё был совершенно другой, человеческий голос. Он не вызывал такого отвращения, Белла пахла самым родным человеком, а не смердела врагом. И Белла дышала. У Беллы билось сердце! Так красиво билось сердце… его любимый мотив.
Где же ты? Нет Беллы. Это просто призрак. Бледный и неживой призрак. Белла осталась там – в огне. Не спас… Его вина. Не сумел.
Зажмурив глаза, он видит, отчётливо видит кареглазую девчонку, в глазах сияет предвкушение, левая рука на рукояти управления карбюратором, правая – на рычаге привода переднего тормоза. Столько жизни в ней. Его девчонка. Девчонка, которая смеялась, так искренне смеялась над его шутками. Она говорила, что он красивый. Она говорила что любит. Она говорила, что все равно уничтожит себя ради Него, ради монстра. А он не спас. Не помешал. Он виноват.
– Скажи хоть что-нибудь, Джейкоб! – создание злится, и пытается дотронуться. И, кажется, обижается, когда он шарахается от неё. Но он пришел не для того, чтобы разжигать вражду. Сколько весен подряд он отправлялся в дорогу и вот, наконец, добрался.
– Мне так жаль, прости меня Белз, прости что я это допустил.
– В чём ты виноват? – создание растерянно протягивает руку, в жесте предугадывается ласка. Но волка не проведёшь, враг всегда враг, кем бы он ни был раньше.
– Ты умерла.
– Посмотри, Джейк, посмотри на меня: я красивая, я идеальная, ты слышишь мой голос? Ты видишь как я двигаюсь? И он… он рядом. Я никогда не была такой живой. – Она улыбается, и, кажется, уверенна что эти слова сейчас всё изменят, что эти слова сейчас всё ему растолкуют и она все-таки сможет к нему прикоснутся, но он пятится от этих мерцающих пальцев, от жгучего холода, излучаемого ею. От этого холода мурашки бегут по телу, а в груди рождается рычание, волк внутри мечется, просится на волю, просит разрешения убить, уничтожить врага. Волк злится и скалится, мечется в клетке человечности.
– Белз… Белз больше нету. Она умерла. Нет больше самой любимой в мире Белз. Я пришел, просить прощения.
– Мне не за что тебя прощать.
– Тебе – нет, а ей – я задолжал жизнь. Ты – памятник моей Белз. Холодный, неживой, приукрашенный скульптором.
– Как ты можешь? – получив в ответ равнодушное пожатие плечами, она продолжила, надеясь вызвать что-то другое кроме печали. Что угодно. – Зачем все эти слова? Я так была рада, увидев тебя. Я была счастлива. Я скучала по тебе. Если бы я все еще могла спать, уверенна – ты бы снился мне каждую ночь. Джейк, не важно, что ты вбил себе в голову, ты все еще мой друг.
Все еще, спустя больше сотни лет. Вампирская память сохранила немного, но то что осталось – на века.
Она едва узнала его. Мужчина. Повзрослел, изменился. Постарел… Между бровей морщинка, седина на висках. А волосы длинные, как тогда, в детстве. Сколько им было? Ей шестнадцать. Или семнадцать? Воспоминания о том времени туманны, чудо что хоть что-то осталось. Широкоплечий, мускулистый. Серьезный и бесконечно чужой. С непонятной чередой мыслей, непредугадываемый, незнакомый.
– Я вернулся, чтоб сказать тебе прости. Прости, что не сумел, не смог, не доказал, что быть человеком лучше. Я не знал тогда что говорить, я не знал правильных слов, я был слишком… мальчишкой.
– Никакие слова не могли бы меня переубедить. Я счастлива, Джейк. Если ты этого не понимаешь – уходи. И если ты все еще любишь меня – мне очень жаль. Ты должен найти другую.
– У меня было очень много других: девушек, женщин, девчонок… Слишком много, чтобы всех упомнить. Прости.
– За что? – в голосе сталь, и пробуждалось раздражение. Кто этот чужой человек? Это не её Джейкоб! Это кто-то чужой, похожий на него, но не Джейкоб. Не по этому человеку ли? чудовищу ли? тосковала её душа. Не его она мечтала отыскать, обнять и потащить куда-нибудь в самое тихое и уединенное место, а еще лучше на пляж в Ла-Пуш, и плевать на все договорённости, потому что они бы держались за руку, гуляли у самой кромки и… говорили-говорили-говорили… обо всем на свете. О Кока-Коле и о новом хите, о карбюраторах и о шампуне для волос, и смеялись бы…
– Я тогда… пожар… помнишь?
– Нет. Я отключилась. Слишком много дыма.
– Я тогда ведь сделал выбор. И я предал тебя, выбрал не тебя. Я ведь думал, что она поможет, и отпустил.
– Меня было кому спасать. – Строго, раздражение нарастало. Вампир получила в ответ презрительное хмыканье.
– О да! Если же вспомнить, что они боятся огня… Не в этом суть. Я тогда правда сразу ринулся за тобой, но самая бледная кровососка уносила тебя на руках, и я решил, что всё – ты в безопасности. Я бросился спасать остальных, хоть кого-нибудь, и это казалось просто невозможным. Огонь-огонь-огонь везде. И эти супер-сильные вампиры, корчились в огне, кричали, и все равно убивали - искали Беллу. И этот гул… жуткий гул. Мы выносили детей из домов, пытались вывести группы уцелевших… Так мало людей спаслось… так мало. Столько человек погибло… Ну где же были твои пиявки?
– Они боятся огня! – и дальше спокойнее: – мы слишком легко воспламеняемся. Они не могли так рисковать собою. Уходи.
– Белз бы никогда так не сказала.
– Ты не мой Джейкоб!
– А каким я должен быть? Как по-твоему обязан выглядеть «твой» Джейк?
Сколько в мире судеб? Сколько полос земли – дорог? Параллельных, пересекаемых, общих? Столько следов – по ним всегда можно найти начало. Где же их дорога? Где же следы в юность? Где их полосочка с лёгкими отпечатками на поверхности? Как найти начало? Нету, не отыскать, не рассмотреть, не узнать, не почувствовать.
– Я прежний. Я ничуть не изменился, Белла. Только очень устал, и душа ищет покоя. Я пришел, чтоб сказать тебе прости. И прощай. Я ищу успокоения. – Тревожно прикрыл глаза. – Покоя.
– Тихую гавань? – неуверенно переспросила вампир.
– Пускай так, – согласился мужчина. – Мне нужно только прощение. Я хочу увидеть Беллу, хотя бы на мгновение, хочу увидеть, что она меня простила.
– Я и есть Белла! – наверное, если бы вампиры умели плакать, она бы сейчас расплакалась, наверное, если бы у вампиров было сердце, у неё оно сейчас разбилось бы, наверное, если бы Белла все еще была жива, она смогла простить.
Едва уловимее, едва ощутимое движение, – лёгкое колебание воздуха, и мужчина отлетает в сторону, едва не сломав дерево.
– Эдвард, не нужно!
– Все правильно, кровосос, спасибо. – Веки тяжело опустились. Жизнь уходила, медленно вытекая вместе со струйкой крови из уголка рта. – Прощай, Белз.
– Сердце не бьется… – тихий шепот. – Не бьется?
– Я его убил.
– Джейкоб? – вампир осторожно, опасливо приблизилась и присела рядом. – Джейк…
– Он же специально, он все продумал…
– Он умер?
– Прости.
– Как же ты мог? Как ты мог, Джейк? Зачем?..
---
– Белла.
– Да?
– Ты помнишь его последние плова?
– Он попрощался.
– Нет, он в последний раз попросил прощения. Он попросил: «прощай»…
Чт Июл 15, 2010 4:13 am